Эту колонну и решил атаковать Тимошенко.
Он уже разослал ординарцев с приказом в бригады, когда вдали, почти на линии горизонта, появилась шевелящаяся черная масса. Тимошенко посмотрел в бинокль. Было хорошо видно, как всадники рысью выстраивали развернутый фронт. Задние, пластаясь в галопе, быстро расходились по флангам. Прикинув на глаз, Тимошенко определил, что во второй колонне, так же как и в первой, было не меньше дивизии.
«Вот это да! — подумал он. — Тут две дивизии…» Он оглянулся и встретил взгляд смотревшего на него командира резервной бригады, приземистого человека с широким вздернутым носом.
— Смотри, Василий Иванович, — сказал Тимошенко, — то никого не было, — то сразу две дивизии.
— Порубим, товарищ начдив, — уверенно проговорил комбриг Книга, подкрутив вверх тонкие усики. — Разрешите мне ударить по первой колонне?
— Коня! — сказал Тимошенко, не ответив на предложение Книги.
Ординарец бегом подвел лошадь начдиву.
Тимошенко сел в седло и уже хотел было спускаться к выстроившимся в низине бригадам, но тут выражение крайнего недоумения разлилось по его покрасневшему под ветром лицу.
Шедшая на сближение с ним первая колонна белых повертывалась налево кругом, выстраивая фронт в обратную сторону, в то время как дальняя колонна, развернувшись лавой, стремительно неслась ей навстречу.
— Гляди, Василий Иванович! Так это же наши! Четвертая дивизия… Й как это я сразу не догадался? — сказал Тимошенко.
Он увидел, как обе массы всадников, как две большие бурые волны, с размаху ударились одна о другую, и, расколовшись на части, закружились на месте.
Неожиданно для себя попав в окружение, белые кинулись прорываться в сторону станции Аксайской.
Тимошенко ожесточенно рубился в первых рядах.
— Ай, Дундич! Ну и молодец! — приговаривал он, врубаясь в самую гущу и видя, как Дундич, искусно управляя конем, сеял страшные удары вокруг. Видел он также, как под Книгой убили лошадь и как два белых казака бросились к нему, чтобы добить командира, и уже подумал: «Эх, пропал, пропал Василий Иванович!..» — но тут Прохор Логинов, молодой кубанский казак, поднял Книгу к себе на седло и умчал его из-под самого носа противника.
Отчаянно отбиваясь, белые группами прорывались из окружения. Пехота, не имевшая возможности быстро отступить, поголовно сдавалась. Не пожелавший сдаться офицерский полк был изрублен до последнего человека.
Смеркалось. Белые, преследуемые по пятам, отступали на Гнилоаксайскую…
Путь на Ростов был свободен.
Тут же, на месте боя, Реввоенсовет Конной армии отдал приказ спешно идти на Ростов.
В темноте послышался сдавленный крик, шум борьбы… Потом все смолкло. По булыжнику мостовой рассыпалась мелкая дробь конских подков. Слышно было, что скакало несколько всадников. Передний, мелькнув быстрой тенью, подъехал к закрытым ставнями окнам. Сквозь щели лился электрический свет. Всадник вплотную придвинулся к дому, привстал на стременах и заглянул в окно.
— О, чтоб вам повылазило!.. — прошептал он со злобой.
Оторвавшись от окна, он повернулся и подозвал одного из стоявших поодаль всадников.
— Скачи до начдива, — тихо сказал он, — передай — охранение сняли. Офицеры по квартирам пируют… В этом доме, — он кивнул на освещенные окна, — по всей видимости, белогвардейский штаб. Я оставлю тут маяк — двух человек. Понял? Гони!
Всадник погнал лошадь вверх по Садовой, откуда с частым стуком копыт во всю ширину улицы, обсаженной двойным рядом деревьев, надвигалась неясная в сумерках колонна конницы.
Пройдя без выстрела Нахичевань, полки 4-й дивизии в восьмом часу вечера входили в Ростов. Полки шли в напряженном и грозном молчании. Лишь слышалась иногда команда вполголоса или фырканье лошади. Мерно-переливчатое щелканье подков катилось по улице. Из-за освещенных окон доносились звуки музыки. В центре города гудели колокола.
— Видал? — шепнул Митька Лопатин Меркулову. — С колокольным звоном встречают. — Он усмехнулся.
— Праздник сегодня, рождество, — тихо ответил Меркулов.
На слабо освещенном тротуаре в глубине улицы появились две шатающиеся фигуры. Офицеры или юнкера — в темноте не разберешь, — обнявшись, пели пьяными голосами переделанную на русский лад «Санта Лючию».
… Ин ресторанио, ин кабинеттоПието мадере оне монетто, —ревел диким голосом первый.Ель грандо скандалио,Зубо-зуботычие,Комен цвей полициоСанта Лючия! —
хриплым басом подхватывал второй.
— Ишь ты, понапивались, — сказал гневно Митька Лопатин. Он отвернул от колонны и подъехал к пьяным, которые, остановившись у фонаря, покачиваясь и размахивая руками, втолковывали что-то друг другу.
Теперь Митька ясно различил серебряные полоски жандармских погон.
— Чего орете? — спросил он, нагибаясь с седла.
— Ты… Ты что, хам? Ошалел?! — покачнувшись, вскрикнул жандармский ротмистр. — Почему чести не отдаешь? Скотина! Болван!
— Поди, поди сюда, белая сволочь! Сейчас я тебе честь отдам! — зловеще сказал Митька Лопатин, выхватывая шашку из ножен…
— Самые собаки эти жандармы, — сказал он спустя некоторое время, пристраиваясь к Меркулову и вытирая шашку о гриву лошади. — Сколько побили нашего брата!
Голова колонны подходила к кинотеатру «Солей». На пустынных ранее тротуарах появились празднично одетые толпы народу. Мелькали цветные фуражки гвардейских офицеров, нарядные дамские шубки, шляпки с перьями, бобровые шапки, котелки. Слышались смех и французская речь.
Мальчишки-газетчики, стоя под фонарями, выкрикивали:
— Экстренное сообщение!.. Разгром красных под Генеральским Мостом! Большевики отогнаны на сто верст от Ростова!..
А конский топот все тек и тек вниз по улице. Свертывая с Садовой, полки 4-й дивизии расходились по боковым переулкам и улицам.
Одновременно части 6-й дивизии так же бесшумно вступали в город с другой стороны.
Где-то на окраине хлопнули два-три выстрела, коротко простучал пулемет.
Люди, снующие по тротуарам, не обратили никакого внимания на выстрелы. Ночная стрельба была обычной в те времена. Должно быть, в контрразведке кого-то расстреливали, а возможно, кто-нибудь выпалил в воздух по случаю рождества.
Снова прокатилась короткая пулеметная очередь. Но на этот раз пули прозвенели вдоль улицы. Последнее было несколько необычным.
— Господин офицер, слышите? В городе стреляют! — тревожно сказал человек в бобровой шубе, обращаясь к поручику, стоявшему у освещенной витрины.
— И сам не пойму, откуда стреляют, — нерешительно проговорил, поручик, оглядываясь.
На перекрестке спешивались какие-то всадники. Поручик, придерживая шашку, направился к ним.
— Какого полка? — спросил он, подходя.
— Первого кубанского, — сказал в ответ голос.
— Кубанского? Как вы сюда попали? Где ваш командир?
— Докука, проводи господина поручика до есаула, — с грозной усмешкой сказал тот же голос.
Раздался звон шпор. В темноте кто-то ахнул.
— Проводил?
— Проводил, товарищ взводный. Прямым сообщением до штаба Духонина.
— Ну и ладно. Давай, ребята, сюда пулемет. Послышался стук колес. Из-за угла выехала шагом тачанка. Четверка горячих лошадей в наборных уздечках, мотая головами, круто завернула на середине улицы. Номера деловито захлопотали у пулемета, проверяя прицел…
Яркие язычки пламени вставленных в канделябры свечей искрились на толстых шнурах аксельбантов и, отсвечивая в бокалах, дрожали в золотистом вине.
Хлопали пробки, денщики разносили донское игристое. Было провозглашено уже немало тостов, и, как это обычно бывает, каждый хотел говорить и слушать только себя. В большой сводчатой комнате штаба стоял сплошной стон голосов.
— Господа офицеры, — сказал сотник Красавин, поднимая бокал. — Господа, — продолжал он, покачнувшись, — предлагаю тост за здоровье человека, благодаря которому мы имеем возможность отпраздновать в спокойной обстановке этот высокоторжественный день. Пью за здоровье верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Деникина. Ура!
— За полную победу! Ура! — рявкнул сидевший на почетном месте тучный курносый полковник с курчавой бородкой.
Из соседней комнаты, где помещались дежурные адъютанты, появился долговязый хорунжий. Он подошел к полковнику и, почтительно склонившись, зашептал ему что-то.
По полному лицу полковника прошло выражение неудовольствия.
Он поднялся со стула и, пожевав губами, сказал:
— Господа офицеры, нас осчастливил своим посещением начальник контрразведки.
Разговоры и смех смолкли. Все повернулись к дверям, в которые входил низенький подполковник с черными провалившимися глазами на почти квадратном бритом лице. На вошедшем был английский френч, бриджи и шнурованные до колен желтые ботинки на толстой подошве. Рядом с ним шла огромная овчарка. В ее страшных выпуклых глазах, казалось, горел дьявольский пламень.
